Запись 17 — последствия
О самом сражении рассказать особо нечего, кроме того, что мы удержали позиции. Из лагеря постепенно прибывало подкрепление — другие отряды «Перигелия», и уже через полчаса после первого столкновения от некогда многочисленных вражеских сил осталась лишь груда тлеющих обломков.
И тут вновь начало происходить что-то странное.
Я как раз приходил в себя после боя, облокотившись на свою машину. В зубах была зажата первая (и явно не последняя) сигарета за этот день. Хотелось получить ответы на многие вопросы — в первую очередь узнать, кем же были наши недавно усопшие товарищи. Эспиноза тоже вышла, скрестив руки на груди и оглядываясь по сторонам, словно не зная, что делать дальше.
— Эй! — помахал я.
Она напряглась и как будто даже растерялась, но через секунду наши взгляды встретились. Эспиноза явно не хотела снова со мной разговаривать, и я сразу понял, что она знает больше, чем кажется.
Она не спешила прерывать неловкое молчание. Пришлось самому ее расспросить. К тому моменту меня уже распирало от любопытства — что же все-таки произошло за последний час?
Я непринужденно подошел и прислонился к борту ее Nightsinger, глядя не на Эспинозу, а на небо. Желание докопаться до сути боролось во мне с чувством, что я должен оставить эту измученную женщину в покое. Естественно, любопытство взяло верх.
Начинать разговор с намека на обвинение было не очень-то по-джентльменски, но я и не считал себя джентльменом. Я был скорее обаятельным бандитом. Хотя кого я обманываю? Обаяния во мне ни грамма.
— Короче. Ты явно знаешь, что тут произошло.
Ответа не последовало — только едва заметный взгляд искоса. Я вздохнул.
— Слушай, ты должна мне рассказать. Люди пострадали. Наши люди! — Я указал в сторону горящего Jaguar, подбитого через пару секунд после прибытия. Экипаж, оглушенный взрывами и покрытый сажей, был рядом и обрабатывал ожоги.
— Ты ведь понимаешь, что это чушь какая-то? — продолжил я. — Эти... уж не знаю кто, — я махнул рукой в направлении обломков неподалеку, — они разнесли всю базу в поисках... чего-то. А мы с ними расправились за считаные минуты.
Я покачал головой, в очередной раз поднимая взгляд к звездам.
— Либо мы прям лучший отряд на планете, либо военные совсем уж никакущие. А учитывая, что половина наших ребят раньше тоже служила в армии США, вряд ли дело в этом.
Она поджала губы, потом собралась было что-то сказать... Но передумала и лишь покачала головой. После небольшой паузы она все же заговорила.
— Сэм... ты неплохой парень. Ты мне нравишься. Честно. Поэтому я скажу тебе...
Она наконец посмотрела мне прямо в глаза как никогда серьезно, будто пытаясь подчеркнуть важность своих слов. В ее взгляде читалась чуть ли не мольба.
— Не лезь в это дело. Найди другую работу. Пошли этого Мердока в задницу.
Еще чего. Я не собирался отступать, а внутри уже начал разгораться противный огонек ярости, который лишь сильнее подпитывался ее словами. Хотелось взбеситься, наорать на нее за такую дерзость, но, к счастью, я быстро снова взял себя в руки. В этом чокнутом новом мире мне нужен был проводник, и я не собирался отпугивать ее своими капризами. Она-то уж точно не виновата во всем, что случилось.
— Нет. Я не успокоюсь, пока все не узнаю. Мы с тобой знакомы недавно, но... Думаю, ты достаточно хорошо меня знаешь, чтобы это понимать.
Теперь в ее глазах была лишь тоска. Не слезливая, а глубокая и черная, которую не залить даже выпивкой.
— Я понимаю... Понимаю.
Она покачала головой, глубоко вздохнула и снова посмотрела на меня.
— Вон та куча металлолома. — Она указала на большую громоздкую машину с наполовину оторванной взрывом подвеской. Я никогда не видел таких моделей, даже на военных парадах.
— Она не сгорела, и один из люков открыт. Загляни внутрь. Только... не психуй. А я подожду.
Я секунду поколебался. Не хотелось рыться среди обуглившихся тел. Но Эспиноза махнула мне:
— Иди-иди!
Я решил подчиниться и медленно направился к обломкам машины. Один из люков действительно был открыт. Я аккуратно взобрался по борту, покрытому дырами от снарядов, осмотрел проем на предмет неприятных сюрпризов и пролез внутрь.
Когда я, абсолютно сбитый с толку, вернулся, Эспиноза ждала меня все там же — как и обещала. Не сказав ни слова, она протянула мне флягу с водой. Я сделал большой глоток.
— Короче.
— Что?
— Внутри никого нет. Управление какое-то... странное. Да там все на каком-то странном языке. На азиатский не похож... Не понимаю! — Я в отчаянии всплеснул руками.
Она кивнула и посмотрела по сторонам.
— Только что пришли рапорты от нескольких отрядов. Все машины пусты. Никаких тел. Никаких мертвых пехотинцев. Всюду... пусто. Никого нет.
Я нахмурился.
— Ты знала, что внутри ничего не будет? Откуда?
Выражение ее лица не изменилось.
— Я не думала, что там совсем ничего не будет. Просто… — Она закусила губу. — Думала, что будет что-то странное. Я тоже ничего не понимаю.
Она в растерянности терла виски пальцами.
Но обо всех этих странностях придется подумать позже. Выжившие солдаты, которые начали выходить из укрытий, не особо-то нам обрадовались. Я видел, как Тукрауз спорил с каким-то офицером, а затем со взволнованным видом подошел к нам. Причина была очевидна.
— Они считают, что мы к этому причастны, да?
Тукрауз вздохнул.
— Естественно, они винят во всем нас. Они понесли большие потери, почти все погибли. Враги… — Он сделал паузу. — Никого не оставили в живых. Это очень странно.
Конечно, он был прав. На войне всегда намного больше раненых, чем убитых. А здесь враг явно не хотел оставлять свидетелей. Но ведь многие все равно спрятались бы в зданиях и бункерах на территории базы, должны были остаться хотя бы записи с камер наблюдения... Меня передернуло от мысли, что натворили бы противники, если бы мы им не помешали.
— А поскольку мы тут единственные, кто остался в живых...
Эспиноза снова посмотрела на меня долгим, оценивающим взглядом, как будто прикидывая, насколько мне можно доверять. Я сомневался в своих шансах, но фортуна оказалась на моей стороне.
— Джим. Сэм. Вон там грузовик. — Она указала на машину, которую враги пытались захватить до того, как мы им помешали. — Возьмите с собой пару ребят и перенесите коробки оттуда к нам в лагерь. Радиоканалы больше не глушатся. Стационарные линии, скорее всего, раздолбаны, но я попытаюсь связаться с Фергюсон или даже с Мердоком напрямую через спутник. Поставьте вокруг коробок часовых. Никто — я подчеркиваю, никто — не должен прикасаться к ним в мое отсутствие. Даже ты, Сэм, ясно?
Я закивал, даже не сразу осознав, что она сказала. Я не возражал, чтобы в этой ситуации она была за главного, поскольку сам все еще понятия не имел, что происходит. А чтобы докопаться до правды, я был готов и потерпеть. Кроме того, физический труд — лучшее лекарство для больной головы, как любила говорить мисс Пемброук, мегера, заправлявшая последним детдомом, в котором я жил. Только теперь, спустя много лет, я понял, как же она была права.
